"Земля и люди", апрель-июнь

Песня шмеля

Да ведь, впрочем, в любой стране специалистов-шмелеведов по пальцам пересчи­тать можно!

Американец О. Плат наблюдал жизнь шмелей целых полтора десятка лет, поселяя между ра­мами северных и южных окон своей лаборатории десятки ко­лоний. У него перебывало в об­щей сложности несколько сот гнезд, он провел с ними мно­жество опытов и окончательно убедился, что повинность труба­ча исполняет в гнезде один и тот же шмель.

Плат наблюдал, однако, и нечто такое, чего до него не отмечал никто. Он попробовал подогре­вать шмелиное гнездо, в кото­ром семья состояла всего из трех насекомых: матки и двух рабочих. Направив на гнездо, прикрытое стеклом, свет яркой калильной лампы, Плат увидел, как из-под кровли в коридор один за другими вышли и при­нялись трубить все три обитате­ля гнезда, хотя это было не ночью, не на рассвете и не утром. Казалось, лампа, пере­гревшая гнездо, проливает свет на темный вопрос о происхожде­нии и назначении шмелиной пес­ни. Но так только казалось. Ведь трубачи появлялись и на гнез­дах, нисколько не обогреваемых. Размотать клубок загадок взялся немец А. Хаас, который почти четверть века изучал и те виды, что гнездятся в земле, и те, что вьют гнезда на поверхности поч­вы. Он удостоверился, что роль трубача в гнезде исполняет один и тот же крупный шмель, при­чем из числа тех, что несут в колонии сторожевую службу. Горнистом оказался один из ча­совых.

Трубачи, как установил Хаас, ни разу не вылетали на фуражировочный сбор корма. В одном из его гнезд шмель начал предрас­светные концерты в конце июня и продолжал в течение всего се­зона трубить каждое утро. Одна­ко несколько раз вместе с ним трубил еще один малыш-шмелек из самого раннего вывода, один из ветеранов гнезда, а они, как правило, не летают, так как по­стоянно загружены домашними хлопотами.

Исследователь загадки шмелей-трубачей впервые использовал фотодокументацию, киносъемку, запись на магнитофонные ленты, приборы для измерения силы звука, высоты тона, продолжи­тельности сигнала. Сведя воеди­но многолетние данные, Хаас сам поразился полученным выво­дам.

Оказалось, у шмелей не одна песня, а несколько для разных случаев.

Особенно тщательно и терпеливо расследовал Хаас причины, смысл и назначение подземного гула шмелей, о котором, если помните, говорится и в «Зооло­гических экскурсиях»: «...кроме того, мы услышим, пригнувшись к земле, глухое жужжание...» Пришлось вникнуть в подробно­сти планировки гнезд, разобрать­ся в том, как размещены ячеи и камеры в поющих и немых гнездах. Оказалось, что в ряде случаев шмели действительно проветривают воздух в гнезде, а их пение словно шум четырех крылого вентилятора при вытяж­ной трубе.

Но для многих случаев это объ­яснение не годилось. У обитаю­щих под землей шмелей расплод лучше всего развивается при вы­сокой температуре 29—31°. Значит, ночью перегрев гнезда здесь практически невозможен. Тем бо­лее что фуражиры, не успевшие вернуться засветло домой, часто заночевывают в поле, а в наибо­лее населенных, многомуншых, как говорят пчеловоды, семьях часть обитателей колонии рас­ползается из центра гнезда в со­общающиеся с ним подземными ходами покинутые мышами нор­ки, просто в свободные полости. Несмотря ни на что, и в таких гнездах шмели поют. Вот гнездо, с которого снята во­сковая кровля: кормовые ячеи, коконы и пакеты, заполненные личинками, день и ночь откры­ты, температура и состав возду­ха в гнезде и вне его практиче­ски одинаковы, а шмели все же гудят.

Зато в другом гнезде в дождли­вый день все население отсижи­вается под кровлей, да и улеек с гнездом плотно прикрыт, уж тут-то вентиляция несомненно тре­буется. Между тем ни один шмель